Пегий пёс, бегущий краем моря

Чингиз Айтматов
 

 (отрывок)

Мальчик Кириск впервые выходит в море вместе со старейшиной клана Органом, своим отцом Эмрайином и двоюродным братом отца Мылгуном. Для мальчика это обряд посвящения в мужчину. Охотники удачно добрались до места лежбища нерп и убили одну из них. Но при переходе на соседний остров для ночёвки на море разразился шторм. По окончании шторма над морем повис плотный туман.
…Кириск не помнил точно, когда он уснул. Но засыпал долго, томясь, изнывая от нестерпимой жажды. Казалось, во веки веков не будет конца этим снедающим его заживо мукам. Нужна была только вода! Только вода — и ничего другого! Чувство голода постепенно притуплялось, как глухая, ушедшая внутрь боль, а жажда разгоралась чем дальше, тем с большей силой. И ничем нельзя было унять её.
Вспомнилось Кириску, что в детстве, когда он однажды тяжко заболел и лежал в горячем поту, ему было так же плохо и очень хотелось пить. Мать не отходила от его изголовья ни на шаг, всё прикладывала мокрую тряпку к его пылающему лбу, плакала украдкой и что-то пришёптывала. <…> Мать уговаривала его, упрашивала не пить воды, говорила, что надо перетерпеть и тогда болезнь отойдёт.
— Потерпи, родной! — говорила она. — И к утру тебе станет лучше. Ты повторяй про себя: «Синяя мышка, дай воды». Вот посмотришь, легче будет. Попроси, родной, синюю мышку, пусть прибежит и пусть принесёт тебе воды… Только ты хорошенько попроси… В ту ночь, борясь с жаждой, он шептал это заклинание, ожидая, что синяя мышка и вправду прибежит и принесёт ему пить. Он всё повторял и умолял синюю мышку: «Синяя мышка, дай воды! Синяя мышка, дай воды!» Потом он бредил, метался в жару. И всё просил: «Синяя мышка, дай воды!» Она не появлялась очень долго, а он всё шептал, звал её, плакал и просил: «Синяя мышка, дай воды!». И наконец она прибежала. Синяя мышка была прохладная, неуловимая, как ветерок над полуденным ручьём в лесу. Разглядеть её было трудно, она оказалась вся голубая, воздушная и порхала, как бабочка. Мышка прикасалась, порхая, мягкой шёрсткой к лицу, к шее, к телу и тем приносила облегчение.
<…> А они тем временем медленно кружили на лодке в безжизненном, аспидно чёрном пространстве, постепенно утрачивая во мгле ночного тумана последние надежды на спасение. Нет, слишком неравны были силы — мрак вечности, существовавший ещё до появления Солнца во Вселенной, и четверо обречённых в утлой ладье… Без воды, без пропитания, без путеводных звёзд среди океана…
Никогда не видел Кириск такой чёрной черноты на свете и никогда не предполагал за свою короткую жизнь, что так жестоки страдания неутолённой жажды. Чтобы как-то совладать с собой, Кириск стал думать о той синей мышке-поилице, которая когда-то вызволила его, напоив и исцелив…
«Синяя мышка, дай воды!» — он принялся без устали нашёптывать про себя это удивительное заклинание, которому научила его мать: — «Синяя мышка, дай воды! Синяя мышка, дай воды!» И хотя чуда не происходило, он продолжал истово молить и звать синюю мышку…
<…>
Так он лежал, пытаясь забыться в грёзах. И ничто не изменилось вокруг. Белая пелена тумана всё так же неподвижно нависала над ними. Они бессильно валялись в лодке, каждый на своём месте. И неизвестно было по-прежнему, что их ждало впереди, когда вдруг лодка сильно вздрогнула, и он услышал испуганный возглас отца:
— Мылгун! Мылгун! Что ты делаешь? Перестань! Кириск поднял голову и поразился. Мылгун, перевалившись за борт, зачерпывал ковшом морскую воду и пил её.
— Перестань! — кинулся к нему Эмрайин, собираясь вырвать ковш.
Но Мылгун угрожающе изготовился:
— Не приближайся, Борода! Убью!
Эту горько-солёную воду, которую немыслимо было взять в рот, он пил, обливая одежду, вода лилась на грудь и рукава, пил, давясь, принуждая себя, опрокидывая на себя ковш дрожащими руками. Лицо его при этом звероподобно ощерилось.
Потом он швырнул ковш на дно лодки и откинулся навзничь, заваливаясь, хрипя и задыхаясь. Так он лежал, и помочь ему ничем невозможно было. Кириск от страха сжался в комок, испытывая ещё большую жажду и острые рези в животе. А поникший Эмрайин снова взялся за вёсла и тихо повёл лодку куда-то в тумане. Ничего иного предпринять он не мог.
Мылгун то утихал, то снова судорожно вздрагивал, хрипел, погибал от приступа жажды. Через некоторое время он, однако, поднял голову:
— Горит, внутри всё горит! — и стал раздирать одежду на груди.
— Ну скажи, что сделать? Как тебе помочь? Там ещё есть, — кивнул Эмрайин на бочонок. — Налить немного?
— Нет, — отказался Мылгун. — Теперь уже нет. Хотел дотянуть до ночи и потом, как наш покойный аткычх, но не дотянул. Пусть так. А не то сделал бы что-нибудь не то, выпил бы всю воду. А теперь мне конец, и я уйду. Теперь мне конец… Я сам, я ещё в силах…
Среди пустынного моря, в тумане, которому не было ни конца, ни края, ни погибели, страшно и невыносимо было слушать слова человека, обрекшего себя на медленную смерть.
Эмрайин пытался как-то успокоить друга и брата своего Мылгуна, что-то сказать ему, но тот не желал его слушать, он торопился, он решил пресечь свои муки одним ударом.
— Ты не говори мне, Эмрайин, ничего, уже поздно! — бормотал Мылгун, как безумный. — Я сам. Я сам уйду. А вы, отец с сыном, вы сами решайте. Так будет лучше. Вы меня простите, что так получается. Вы отец с сыном, вы оставайтесь, ещё есть немного воды… А я сейчас перешагну. — И с этими словами Мылгун встал, пригибаясь, держась за борт лодки. Пошатываясь, собрав в себе силы, Мылгун сказал Эмрайину, глядя исподлобья:
— Ты мне не мешай, Борода! Так надо. Ты мне не мешай. Прощайте. Может быть, дотянете. А я сейчас… А ты сразу гони прочь… Сразу и не жди… Если приблизишься, опрокину. А теперь греби. Борода, греби сильнее. Слышишь, опрокину…
Эмрайину ничего не оставалось, как подчиниться угрозам и мольбам Мылгуна. Лодка пошла по прямой, рассекая бесшумный туман и бесшумную воду. Кириск жалобно заплакал:
— Аки Мылгун! Аки Мылгун! Не надо!
И именно в эту минуту Мылгун решительно перевалился за борт лодки. Лодка сильно накренилась и снова выправилась.
— Прочь! Прочь уплывайте! — закричал Мылгун, барахтаясь в ледяной воде.
Туман сразу скрыл его с глаз. Всё затихло, и потом в звенящей тишине ещё раз раздался голос, последний выкрик утопающего. И тут Эмрайин не выдержал:
— Мылгун! Мылгун! — откликнулся он, и, рыдая, развернул лодку назад.
Они быстро вернулись, но Мылгуна уже не было. Поверхность воды была пуста и спокойна, будто бы ничего и не произошло. И уже трудно было определить то место, где затонул человек.