Кулисы, или Посторонним вход разрешён!

От автора «Кулисы! Посторонним вход воспрещён!». Мальчишкой, бывая в театре, я бесконечно долго мог простаивать перед этой надписью, в то время как мои сверстники штурмовали буфет. Казалось, стоит произнести написанное вслух, волшебная дверь распахнётся, и за ней непременно окажется холст с нарисованным на нём кипящим котелком в очаге. По окончании театрального института я впервые перешагнул эту заветную и запретную, как мне тогда казалось, для всего остального человечества черту. Сказка стала явью. Я приглашаю вас, мои юные читатели, за собой в этот удивительный, волшебный, загадочный мир. А вдруг это путешествие станет для вас судьбоносным?

От автора

«Кулисы! Посторонним вход воспрещён!». Мальчишкой, бывая в театре, я бесконечно долго мог простаивать перед этой надписью, в то время как мои сверстники штурмовали буфет. Казалось, стоит произнести написанное вслух, волшебная дверь распахнётся, и за ней непременно окажется холст с нарисованным на нём кипящим котелком в очаге. По окончании театрального института я впервые перешагнул эту заветную и запретную, как мне тогда казалось, для всего остального человечества черту. Сказка стала явью. Я приглашаю вас, мои юные читатели, за собой в этот удивительный, волшебный, загадочный мир. А вдруг это путешествие станет для вас судьбоносным?

 

Будто в тумане я услышал, как Борис Ефремович поздоровался с дорогими ребятами, мамами, папами и начал читать стихи о пионерском лете. Потом Миша заиграл про весёлое звено, Толик зацокал подковками. Из комнаты вышла девочка-колесо. Мы остались одни. Я схватил Петьку за руку и решил спрятаться в ящике из-под яблок, но Борис Ефремович уже вывел нас на сцену. Я посмотрел вниз, и у меня закружилась голова. Дыхание стоящих передо мной людей, будто паром, обволакивало меня со всех сторон.
— Не надо петь, — услышал я шёпот Бориса Ефремовича, — мне вас ещё объявить нужно…
Но для меня это уже не имело никакого значения. Миша грянул баяном, чтобы спасти положение...
Первый куплет я пропел два раза подряд, а на последний вообще махнул рукой и ушёл со сцены, так что Петьке пришлось заканчивать одному. Но об этом я узнал только после концерта, покатываясь со смеху вместе со всеми. Поразительно, но нам аплодировали! Вот только за что? Но аплодисменты произвели на меня такое впечатление, что страх куда-то улетучился, и я решил остаться. Выступить ещё раз. Теперь я уже не страшился ребят из школы. Мне даже хотелось, чтобы они меня увидели.
А потом мы отправились смотреть фильм. Кроме нас никто из ребят в зал не пошёл. Причину равнодушия я понял, когда на самом интересном месте Толик потихонечку вывел нас из зала.
— Концерт скоро начнётся, — пресёк он наше нытьё. — Следующий сеанс до конца досмотрите.
Но и следующий сеанс досмотреть не удалось. В этот день выступать пришлось ещё раз. Детские сеансы из-за каникул увеличили на один фильм.
— Завтра придёте? — на прощание Толик протянул осоловевшему Петьке конфету.
Я развёл руками:
— Петьке завтра в сад.
— И не ходите, — вдруг сердито сказал он. — Это как зараза какая-то. Думал, выступлю разок для удовольствия, в кино бесплатно схожу. И всё. А что получилось? Я тут и зимние, и весенние каникулы проплясал. Никакого кино стало не надо. Теперь каждого выступления жду с нетерпением. «Самовыражаюсь!» — передразнил он Бориса Ефремовича. — Лучше б в танцевальный кружок записался да занимался бы там.
На следующий день Петька категорически отказался идти в детский сад. Он заявил, что будет ходить со мной в парк всё лето. Мама вопросительно посмотрела на папу, но он только пожал плечами:
— Пусть пока дети погуляют. Через пару дней всё определится.
Мы помчались в кинотеатр. По дороге я не переставал удивляться, почему они так легко разрешили не ходить Петьке в сад? Что должно было определиться через пару дней? Но как только мы оказались около кинотеатра, я сразу про всё забыл. Мне хотелось только одного: выступать! Удостоверения мы контролёру протянули одновременно. Обидно, но он даже не взглянул на них, а только равнодушно сказал:
— Проходите.
На сей раз, когда мы с Петькой шествовали по фойе, мне показалось, что артисты из-за своих рамочек смотрели на нас гораздо приветливее, чем вчера.
А через два дня маме на работу позвонила тётя Паша:
— Евгения, — жемчужные шары в её ушах наверняка раскачивались от удовольствия, — ты сейчас ахнешь. Я твоих сорванцов ругала, а они, выходит, выли не зря. Прихожу я на утренний сеанс в кино, а перед началом концерт показывают. Я вглядеться толком не успела, а тут объявляют: «Братья Метёлкины»! Ослышалась, думаю. А они, родненькие, вышли, встали рядом друг с дружкой да как затянули про дороги... Жалостливо так. Меня даже слеза прошибла, ей Богу.
— В каком кинотеатре вы их видели? — мама стиснула похолодевшими пальцами телефонную трубку,
— В «Ударнике», Евгения, в «Ударнике», — пропела она.
Папу я увидел сразу. Он стоял под фотографией белозубо улыбающегося артиста Леонида Харитонова и с интересом смотрел на сцену. Мне показалось, что своим взглядом он говорит нам: «Ну, братья Метёлкины, покажите, на что вы способны».
Мы показали. Папа нам хлопал громче всех.
 

 

Геннадий Киселёв